- Какие ублюдки! - вдруг говорит Аленка. - Я так испугалась!
- Ублюдки, - соглашаюсь я. - Ищут приключений на свою задницу. Только не надо им говорить, что они ублюдки. И не надо показывать, что ты их боишься.
- Зачем ты их с нами звал?
- Ты что, думаешь, они бы пошли? Они разве похожи на людей, которые с нами сегодня в кино пойдут?
- А зачем тогда звал?
- А что, было лучше посреди мостовой с ними разговаривать?
- А зачем с ними разговаривать? - нервно говорит Аленка.
- А что мне с ними еще делать, если не разговаривать? Драться, что ли? Им просто поговорить не с кем. Ему же не рубль нужен и не сигарета. И даже не морду кому-нибудь набить. Ему главное, чтобы его прохожие за ублюдка не держали, понимаешь? Я просто представил сейчас себя на его месте.
- Себя?
- Для примера, просто чтобы понять, что ему сейчас надо. Представил - типа это я иду пьяный, рожа у меня кривая, бабы на меня не смотрят, на другую сторону улицы переходят. Дружки мои - тоже гоблины те еще. И никто на нас не обращает внимания, все глаза отводят. Ну, кроме милиционеров. Вот и обидно, и скучно. Хочется подойти, доказать, что не пустое место, не говно, а Леха. И что он и в морду может, и дружки помогут, если что. Понимаешь? А так поговорили с ним как с нормальным человеком, без напрягов, без страхов - просто ни о чем поговорили, с собой в кино позвали. И он понимает, что он Леха, а не говно. И вроде уже и в морду неудобно после этого. Вот так вот аккуратно и разошлись.
Аленка молчит.
- Я тебя раньше совсем другим представляла, - говорит она.
- Ну… Я тоже не знал, что у тебя кошка дома живет, - улыбаюсь я.
Казалось, босые ноги в сандалиях просто шагают по роскошному зеленому ковру, на котором нарисовано горное ущелье. На самом деле ноги, конечно, болтались в воздухе, а ущелье проплывало далеко внизу. Если приглядеться, можно было рассмотреть кусты, деревья и тропинки. Линия канатной дороги то поднималась высоко над ущельями, то опускалась вниз, и тогда сандалиями можно было пинать ветки кустарника. Уже порядком измочаленного непоседливыми туристами.
Когда мы садились на канатку, казалось страшным - как это я поплыву над ущельями, открытый всем ветрам, сидя на этой пластиковой табуретке со спинкой? Зрелище и впрямь было жуткое - сдвоенные сиденья с железной лапой посередине, уходящей наверх и цепляющейся за канат. Поначалу я действительно сидел смирно и даже ногами не болтал. Цепочка была исправно пристегнута, одной рукой я на всякий случай крепко держался за сиденье, а другой обнимал за плечи Аленку, сидевшую рядом. Ей-то было по-настоящему страшно. Тихо вели себя и остальные. Следом за нами ехали Баранов с Ольгой, а за ними - Шуршик. Сиденье рядом с Шуршиком пустовало, отчего вся конструкция кренилась немного вбок. Судя по напряженному лицу и побелевшим пальцам, вцепившимся в подлокотники, Шуршика это сильно нервировало. Так продолжалось до первой пересадки. Мы вылезли, поразмяли ноги, поболтались на площадке вместе с прочими туристами и поглазели на парапланы в вышине. Парапланы срывались с вершины горы - конечной точки канатной дороги - и парили над ущельем, не думая садиться.
На втором отрезке мы уже вели себя смелее. Вертелись, шутили, перекрикивались и даже пытались срывать листья, если канатка опускалась слишком низко. Ольга шумно ругалась с Барановым - Баранов отстегнул свою страховочную цепочку, а Ольга боялась и требовала, чтобы он немедленно пристегнул. Баранов, понятное дело, наслаждался. Я несколько раз с интересом оборачивался. В пылу спора Ольга непроизвольно дергала правой ногой в сиреневой босоножке - было бы дело на земле, мы бы слышали яростное топанье.
На третьем отрезке надоело даже веселиться - просто смотрели вниз на далекое ущелье. А еще я с интересом разглядывал колеса опорных вышек, когда они проползали рядом.
А вот на вершине оказалось скучно. Мы потоптались на месте, купили мороженого, посмотрели сверху на равнину. Внизу было красиво и очень мелко, в смысле деталей. И от этого нерезко. Прямо как на мониторе, если выставить непомерно большое разрешение.
Теперь хотелось попасть вниз. Точно так же, как до этого хотелось попасть на вершину. Парапланы при ближайшем рассмотрении тоже потеряли всякое очарование. Дядьки-инструкторы, сидя на корточках возле разложенных тряпичных полотен, объясняли каждый своему туристу, как следует себя вести. Выходило, что следует вести себя смирно, наслаждаться полетом и не делать резких движений. Затем инструктор залезал в паутину веревочной упряжи и пристегивал к себе туриста. Получившаяся четвероножка смешно пыталась бежать вниз по склону, натягивая за собой веревки. Если параплан надувался, взмывал над их головами и поднимал их в воздух, то парочка, смешно болтая ногами, плавно устремлялась в глубь ущелья. И чем дальше они удалялись, тем солиднее смотрелись. Но если параплан не надувался или если одна пара ног спотыкалась, то оба падали в пыль, вставали с матюгами и брели обратно - готовиться, повторять инструктаж и снова расправлять по земле купол параплана.
- Что-то не хочется так летать, - сказал наконец Шуршик.
- Скажи честно: денег жалко, - хохотнул Баранов.
- А тебе что, хочется? - повернулся к нему Шуршик.
- Не-а… - зевнул Баранов. - Не хочется.
- А вот мне хочется! - сказала Ольга и капризно повисла на руке Баранова.
- Что тебе хочется, зайчик? - снова зевнул Баранов. - Чтобы тебя привязали к гениталиям вон того усатого инструктора?